«ОБ ОТДЕЛЕНИИ ЦЕРКВИ ОТ ГОСУДАРСТВА И ШКОЛЫ ОТ ЦЕРКВИ»

Декрет, принятый Советом народных комиссаров (СНК) 20 янв. (2 февр.) 1918 г.; являлся основополагающим правовым актом в религиозной сфере в течение практически всего существования Советского гос-ва. Принятая в 1903 г. Программа Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) предполагала после победы революции введение в стране законов о неограниченной свободе совести (п. 5), о полном равноправии граждан независимо от религии (п. 7); об отделении Церкви от гос-ва и школы от Церкви (п. 13). При этом возглавлявшееся В. И. Лениным большевистское крыло РСДРП не скрывало своего негативного отношения к религ. вере вообще и особой враждебности к первенствующей в Российской империи правосл. Церкви. Придя к власти в окт. 1917 г., большевики, декларируя приверженность демократическим принципам свободы вероисповедания, поставили себе цель уничтожить Церковь, предварительно лишив ее имущества, юридических прав и возможности вести просветительскую и общественную деятельность.

Первый этап разработки декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» связывают с деятельностью петроградского свящ. М. В. Галкина (Кравецкий. 2008. С. 136-137). В нояб. 1917 г. он предложил свое сотрудничество большевистскому руководству. Председатель СНК Ленин поручил Галкину написать статью по вопросу об отделении Церкви от гос-ва. В ходе работы над статьей Галкин подготовил «черновой набросок проекта декрета по разграничению сферы деятельности государства и сферы чисто церковной». Проект состоял из 11 пунктов, в к-рых предлагалось: религию провозгласить личным делом каждого человека; церковные общины объявить частными союзами граждан, свободно управляющими своими делами; сделать преподавание Закона Божия в школах необязательным; регистрацию рождения, браков и смерти передать от религ. орг-ций в органы гос. власти, учредить институт гражданского брака; проводить «вневероисповедные» похороны, содействовать организации крематориев; организовать «Комиссариат по делам культов»; уравнять духовенство в правах с остальными гражданами, призывать священнослужителей и монашествующих на военную службу в нестроевые части; прекратить гос. финансирование Церкви, конфисковать церковные земли, денежные капиталы, архиерейские дома и синодальные типографии; изъять в «опустевшую в годы великих потрясений» гос. казну драгоценные епископские облачения; предписать священнослужителям вне исполнения духовных обязанностей носить мирскую одежду; перейти с нового 1918 г. на григорианский календарь. 27 нояб. 1917 г. проект Галкина был рассмотрен СНК, принявшим решение обнародовать его в центральной большевистской газете. 3 дек. статья Галкина «Первые шаги на пути отделения церкви от государства» была опубликована в газ. «Правда». Несмотря на антицерковную риторику Галкина, его проект все же оставался в рамках концепции сосуществования светского гос-ва и независимых от него религ. орг-ций. Однако большевистское руководство уже взяло курс на построение не внеконфессионального, а антирелиг. гос-ва.

11 дек. 1917 г. по решению СНК была образована Комиссия по вопросам отделения Церкви от гос-ва. В ее состав вошли нарком просвещения А. В. Луначарский и руководящие сотрудники Народного комиссариата юстиции (НКЮ) П. А. Красиков, П. И. Стучка и проф. М. А. Рейснер. В качестве консультанта в работе комиссии участвовал и свящ. Галкин. В течение последующих недель первоначальный текст был кардинально переработан. Законопроект комиссии состоял из 13 статей. В этом документе уже не было мн. предложений Галкина (о создании «Комиссариата культа», переходе на новый календарный стиль, ношении священниками светской одежды и др.), но появились новые пункты: о запрете на проведение религ. обрядов во всех гос. учреждениях; об отмене религ. клятвы и присяги; о признании незаконными взысканий церковных сборов. Серьезные изменения произошли в вопросе преподавания Закона Божия в школах. Если Галкин предлагал сделать его необязательным, то в законопроекте комиссии говорилось о полной отмене преподавания религ. предметов в учебных заведениях. Самыми важными в законопроекте были разделы, меняющие всю концепцию конфессионального законодательства в стране. Согласно проекту комиссии, церковные и религ. об-ва лишались права владения собственностью и не могли иметь прав юридического лица; все имущество церковных и религ. об-в с момента издания декрета считалось национализированным; имущество церковных приходов переходило в ведение органов волостного, земского и городского самоуправления; церковные здания должны были предоставляться для общественного богослужения лишь с разрешения гос. представителей по заведованию религ. имуществом.

По не выясненной до сих пор причине содержание разрабатываемого закона стало достоянием общественности. 31 дек. 1917 г. он был опубликован в правоэсеровской, т. е. оппозиционной большевикам, газ. «Дело народа». Документ сопровождала короткая редакционная заметка, что данный проект рассматривается СНК и в скором времени будет передан на утверждение Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК). Текст документа перепечатали и др. издания. 10 янв. 1918 г. Петроградский митр. сщмч. Вениамин (Казанский) направил в СНК обращение: «В газете «Дело народа» за 31 декабря минувшего 1917 года и в других был напечатан рассмотренный Советом Народных Комиссаров проект декрета по вопросу об отделении Церкви от Государства. Осуществление этого проекта угрожает большим горем и страданиями православному русскому народу. Считаю своим долгом сказать людям, стоящим в настоящее время у власти, предупредить их, чтобы они не приводили в исполнение предполагаемого проекта декрета об отобрании церковного достояния. Православный русский народ никогда не допускал подобных посягательств на его святые храмы. И ко многим другим страданиям не нужно прибавлять новых. Думаю, что этот мой голос будет услышан и православные останутся со всеми их правами - чадами Церкви Христовой» (ПрибЦВед. 1918. № 1. С. 24). 12 янв. письмо митр. Вениамина было рассмотрено на заседании малого СНК. Ленин написал на тексте обращения резолюцию руководству НКЮ, предложив ускорить разработку декрета.

В тот же день один из авторов законопроекта Рейснер выступил в газ. «Известия ВЦИК» со ст. «Разделение церкви и государства», в к-рой провел сравнение буд. декрета с законодательствами Франции и США, утверждая, что советская власть в разработке правовой основы своей религ. политики «лишь следует тем образцам, которые выработаны европейской и американской демократией и лишь объединены в русском проекте» (Изв. ВЦИК и Петроградского Совета, 1918. 12 янв.). Рейснер намеренно вводил читателей в заблуждение. Хотя очень радикальный для своего времени французский закон «Об разделении церквей и государства» от 9 дек. 1905 г. действительно послужил образцом для религ. законодательства большевиков, он принципиально отличался от советского декрета тем, что сохранял за религиозными организациями во Франции права юридического лица. Что же касается приводимых Рейснером в качестве примера ограничений в законах ряда амер. штатов, фактически лишавших некоторые религ. орг-ции прав юридического лица, то речь в них шла об определенных сектах, но не об основных конфессиях.

20 янв. (2 февр.) 1918 г. СНК рассмотрел на заседании проект декрета «О свободе совести, церковных и религиозных обществах», состоявший из 13 статей. Из членов комиссии, разработавшей законопроект, присутствовали Красиков и Стучка как члены Коллегии НКЮ; по неизвестной причине на заседании по рассмотрению важнейшего закона, затрагивавшего сферу образования, отсутствовал руководитель комиссии - нарком просвещения Луначарский. В ходе обсуждения председатель СНК внес неск. изменений в текст документа, что впосл. дало основание советской историографии именовать декрет «ленинским». Ленин, в частности, изменил формулировку 1-й статьи. В первоначальном варианте было записано: «Религия есть частное дело каждого гражданина Российской Федерации»; в ленинской редакции ее заменила фраза: «Церковь отделяется от государства». Во 2-й статье декрета говорилось о запрете местным властям издавать постановления, к-рые ограничивали бы свободу совести или устанавливали преимущества на основании религ. принадлежности. В 3-й статье декларировалось право граждан исповедовать любую религию или не исповедовать никакой; отменялись все правовые ограничения, связанные с исповеданием или неисповеданием веры. Ленин дополнил это положение фразой об исключении из всех офиц. документов указаний на религ. принадлежность граждан. Ст. 4 накладывала запрет на религ. обряды и церемонии во время государственных и публичных общественных мероприятий. Ст. 5 гарантировала свободное исполнение религ. обрядов, поскольку они не нарушали общественного порядка и не сопровождались посягательствами на права граждан. Ст. 6 запрещала уклоняться от исполнения гражданских обязанностей, ссылаясь на религ. воззрения. В отдельных случаях замена одной обязанности на другую допускалась по решению народного суда (речь, очевидно, шла о замене военной службы альтернативной гражданской). Ст. 7 отменяла религ. клятву или присягу. Ст. 8 передавала ведение актов гражданского состояния исключительно гос. власти - отделам записи браков и рождений. В целом пункты с 1-го по 8-й носили формальный характер, поскольку содержавшиеся в них правовые нормы либо были введены еще Временным правительством (см. Временное правительство и его вероисповедная политика), либо более ранними актами Советского гос-ва (напр., переход к гос. органам функции регистрации актов брака, рождения и смерти был утвержден декретом «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния» от 18 дек. 1917).

В ст. 9 декрета говорилось об отделении школы от Церкви. Светский характер гос. образования был узаконен постановлением Наркомата просвещения от 11 дек. 1917 г. «О передаче дела воспитания и образования из духовного ведомства в ведение комиссариата по народному просвещению». Однако составители текста декрета ввели положение о том, что «преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается». Единственной возможностью духовного образования, к-рое позволялось декретом, было обучение частным образом. Ст. 10 уравнивала церковные и религ. об-ва в правах с частными об-вами и союзами и лишала их прав на какие-либо льготы и субсидии от гос-ва и от органов местного самоуправления. В отличие от франц. закона «Об разделении церквей и государства» 1905 г. советский декрет не предусматривал никакого переходного периода или гос. пенсий для священнослужителей или преподавателей духовных учебных заведений. Ст. 11 запрещала проводить принудительно сборы в пользу церковных и религ. об-в, а также применять к.-л. меры наказания или принуждения со стороны этих об-в к своим членам. Ключевой по важности в декрете являлась ст. 12, которая лишала церковные и религ. об-ва права владеть собственностью; также в этой статье говорилось о том, что религ. об-ва «прав юридического лица... не имеют». Ст. 13 декрета объявляла народным достоянием все имущество существующих в России церковных и религ. об-в. Ленин сделал добавление к этой статье: «Здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются, по особым постановлениям местной или центральной государственной власти, в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ». Эта норма была заимствована из франц. закона «Об разделении церквей и государства», в котором, однако, предусматривалась передача религ. обществам не только зданий религ. назначения (храмов), но и епископских и священнических домов и зданий духовных семинарий.

Вечером 20 янв. 1918 г. декрет «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» был утвержден СНК. По настоянию Ленина закон подписали все присутствовавшие на заседании наркомы, а также управляющий делами СНК В. Д. Бонч-Бруевич. 21 янв. декрет был опубликован в газетах «Правда» и «Известия ВЦИК и Петроградского Совета», а 23 янв.- в офиц. органе СНК «Газета Рабочего и Крестьянского правительства». Сообщая о принятии закона в радиограмме от 22 янв. 1918 г., Ленин назвал его декретом о полном отделении Церкви от гос-ва и о конфискации всех церковных имуществ, поскольку, видимо, придавал особое значение именно лишению Церкви собственности. Однако в вышедшем 26 янв. 18-м номере «Собрания узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства» название закона было изменено на декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Никаких офиц. решений о переименовании декрета исследователями не обнаружено. Считается, что название было изменено редакцией «Собрания узаконений...» (Кириченко. 1987. № 4. С. 5). Также при публикации в этом издании была указана не дата принятия правового акта СНК 20 янв., а дата его повторной публикации в «Газете Рабочего и Крестьянского правительства». В дальнейшем закон, определивший на десятилетия место Церкви в Советском гос-ве, получил известность именно как декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» от 23 янв. 1918 г.

Возможно, изменение названия декрета не было случайной ошибкой составителей «Собрания узаконений...». Несмотря на первоначальное название, в законе ничего не говорилось о правах и обязанностях религ. объединений, декрет даже не давал определения тому, что подразумевается под церковным или религ. об-вом. Ввиду этого в первые месяцы после принятия закона среди старообрядцев и представителей неправославных конфессий было широко распространено мнение, что советский декрет затрагивает только прежде господствовавшую правосл. Церковь, а остальные религ. объединения не нуждаются в отделении от гос-ва. Затруднения с объяснением положений только что утвержденного закона имелись даже у лиц, участвовавших в его принятии. Так, управляющий делами СНК Бонч-Бруевич при встрече с делегацией старообрядцев заявил, что, согласно декрету, «конфискации подлежат только имущества, жалованные в прежнее время церкви государственной властью, например, земли, а равно предметы, бывшие раньше собственностью государства или других религиозных общин; всё же, что приобретено на средства церковных общин, например, приходские дома, а также подаренные, пожертвованные и завещанные частными лицами, не подлежит переходу в народное достояние» (ПрибЦВед. 1918. 20(7). № 5. С. 195). Такая норма соответствовала франц. закону 1905 г., но не советскому декрету. Возможно, впрочем, что Бонч-Бруевич сознательно дезинформировал своих собеседников.

Фактически декрет представлял собой только декларацию общих принципов будущей религ. политики. Этот недостаток закона был сразу подмечен его критиками из числа политических оппонентов большевиков. В кадетской газ. «Наш век» (бывш. «Речь») декрет оценили как упрощенный, чисто декларативный и не поддающийся юридической оценке. Праволиберальные «Русские ведомости» назвали закон иллюстрацией грубого и неумелого законотворчества. Издаваемый А. А. Измайловым «Петроградский голос» считал принятие декрета поспешным и указывал на его внутренние противоречия, в частности - между ст. 13, лишавшей религ. объединения юридических прав, и ст. 10, в которой религиозные об-ва приравнивались к частным союзам, имевшим юридические права. Вызывал недоумение и тот факт, что закон по важнейшему вопросу был принят ограниченным кругом лиц без серьезного обсуждения как простое правительственное постановление, без утверждения ВЦИК - высшего советского законодательного органа.

20 янв. 1918 г., в день принятия СНК «ленинского» декрета, патриарх свт. Тихон сказал в приветственном слове перед открытием 2-й сессии Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг., что в период между соборными сессиями советское правительство «обратило неблагосклонное внимание на Церковь Божию» и «выпустило ряд декретов, которые начинают приводиться в исполнение и нарушают основные положения нашей Церкви» (речь шла не о декрете «О свободе совести, церковных и религиозных обществах», до утверждения к-рого СНК оставалось еще неск. часов, а о более ранних правовых актах советской власти). Патриарх призвал Собор обсудить и решить, «как отнестись к этим декретам, как им противоборствовать, какие меры предпринять» (Акты свт. Тихона. С. 85). Когда Поместному Собору стало известно о новом законе, определявшем положение Церкви в Советской России, его реакция оказалась быстрой и решительной. На соборном заседании 25 янв. (7 февр.) 1918 г. был рассмотрен вопрос об отношении к декрету. По итогам обсуждения было принято соборное постановление, в к-ром говорилось: «Лица, власть имеющия, дерзновенно покушаются на самое существование Православной Церкви. Во исполнение этого сатанинскаго умысла, ныне советом народных комиссаров издан декрет об отделении Церкви от государства, коим узаконяется открытое гонение как против Церкви Православной, так и против всех религиозных обществ христианских и нехристианских. Не гнушаясь обманом, враги Христовы лицемерно надевают на себя личину ревнителей полной религиозной свободы. Приветствуя всякое действительное расширение свободы совести, Собор в то же время указывает, что действием упомянутого декрета свобода Церкви Православной, а равно и свободы всех вообще религиозных союзов и общин превращаются в ничто. Под предлогом «отделения Церкви от Государства» совет народных комиссаров пытается сделать невозможным самое существование церквей, церковных учреждений и духовенства». Далее в постановлении давался разбор основных положений декрета, к-рые, по мнению Собора, угрожали уничтожением в стране самой возможности богопочитания и богослужения. На основании вышеизложенного Собор постановил: «1. Изданный Советом Народных Комиссаров декрет об отделении Церкви от государства представляет собою, под видом закона о свободе совести, злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения. 2. Всякое участие как в издании сего враждебного Церкви узаконения, так и в попытках провести его в жизнь несовместимо с принадлежностью к Православной Церкви и навлекает на виновных кары вплоть до отлучения от Церкви» (Собор, 1918. Деяния. Кн. 6. Вып. 1. С. 72-73). 27 янв. того же года Поместный Собор издал «Воззвание к православному народу»: «Православные христиане! От века неслыханное творится у нас на Руси Святой. Люди, ставшие у власти и назвавшие себя народными комиссарами, сами чуждые христианской, а некоторые из них и всякой веры, издали декрет (закон), названный ими о свободе совести, а на самом деле устанавливающий полное насилие над совестью верующих» (Там же. С. 139-140). На следующий день в Москве состоялся грандиозный общегородской крестный ход. Накануне в храмах было оглашено соборное воззвание от 27 янв., были проведены разъяснительные беседы с верующими по поводу декрета.

Подобная реакция со стороны Церкви заставила большевистское руководство, положение которого в тот момент оставалось очень неустойчивым, воздержаться от немедленной реализации ряда положений декрета, что, впрочем, было невозможно и по техническим причинам - из-за отсутствия подзаконных актов с процедурами исполнения положений закона и соответствующих государственных структур. В этих условиях советское руководство в тактических целях пошло на переговоры с назначенной Поместным Собором делегацией. 27 марта 1918 г. она была принята представлявшими СНК Бонч-Бруевичем, наркомом юстиции Д. И. Курским и наркомом по делам страхования М. Т. Елизаровым (в его ведение перешли дела упраздненного Хозяйственного управления Синода). Представители СНК заявили, что не могут отступить от принципов отделения Церкви от гос-ва, но признали наличие в принятом декрете мн. «несовершенств и недоразумений» и пообещали, что «вскоре вопрос будет урегулирован и разъяснен», причем призвали представителей Церкви активно участвовать в этом процессе. Соборная делегация восприняла это как готовность советского правительства к сотрудничеству с Церковью в исправлении законодательства с учетом церковных интересов. В дальнейшем состоялось еще неск. встреч представителей СНК и Собора, на к-рых советские руководители давали заверения, что церковные общины смогут получить права юридических лиц, зарегистрировавшись гражданским образом как общественные орг-ции, что дальнейшая разработка вероисповедного законодательства будет происходить с обязательным участием в этом процессе правосл. Церкви. Подобные обещания советские представители давали и на встречах с делегациями др. религ. конфессий.

В соответствии с поручением СНК от 8 апр. 1918 г. НКЮ образовал 13 апр. того же года Особую комиссию по применению декрета об отделении Церкви от гос-ва. В состав комиссии вошли представители ряда гос. ведомств. Предполагалось участие в ней и «сведущих лиц» от православных, старообрядцев, католиков, протестантов, армяно-григориан, мусульман и буддистов. Однако вскоре в НКЮ посчитали, что правосл. духовенством «подготавливается активное противодействие установленному законом отделению церкви от государства», в связи с чем было решено отказаться от привлечения к работе комиссии представителей РПЦ. Переговоры соборной делегации с властями после этого прекратились. 8 мая 1918 г. СНК принял решение об упразднении Межведомственной комиссии и создании вместо нее Отдела Наркомюста РСФСР по проведению в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» во главе с Красиковым. Отдел, за к-рым закрепилось название «Ликвидационный» (поскольку его основной задачей ставилась полная ликвидация прежней, дореволюционной системы государственно-церковных отношений), вместе со своими территориальными подразделениями при местных органах власти стал основной правительственной структурой, ответственной за проведение религ. политики в Советской России. Первостепенной задачей отдела была разработка подзаконного акта, позволяющего приступить к практическому применению нового религ. законодательства. Результатом этой работы стала инструкция «О порядке проведения в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви»», утвержденная Постановлением НКЮ от 24 авг. 1918 г. за подписью наркома Курского и опубликованная в газ. «Известия ВЦИК» от 30 авг. того же года.

Инструкция состояла из 35 пунктов, разделенных на 6 тематических отделов: о церковных и религиозных об-вах; об имуществах, предназначенных для совершения религ. обрядов; о прочих имуществах; о метрических книгах; о религиозных церемониях и обрядах; о преподавании религ. вероучений. Инструкция впервые определяла, что под действие декрета «Об отделении церкви от государства...» подпадают все религ. конфессии: «...церкви: православная, старообрядческая, католическая всех обрядов, армяно-григорианская, протестантская и исповедания: иудейское, магометанское, буддийско-ламаистское» (п. 1(а)). Однако под собственно церковными и религ. об-вами как объектами применения положений декрета понимались не конфессии в целом, а их низовые общины и орг-ции - «частные религиозные общества, образованные для отправления какого-либо культа» (п. 1(б)). Все церковные и религ. об-ва лишались прав юридического лица (п. 2). Благотворительные и просветительные религ. об-ва подлежали закрытию, а их имущество - национализации (п. 3). Немедленной национализации подлежало всё не изъятое ранее имущество религ. орг-ций, не предназначенное специально для богослужебных целей: дома, земли, угодья, промышленные предприятия, подворья, гостиницы, денежные капиталы (п. 16).

Что касается имущества, предназначенного для богослужебных целей (под этим понимались прежде всего храмы и молитвенные дома с церковной утварью), то они также подлежали национализации и передаче в распоряжение местных органов советской власти (п. 4). Чтобы сохранить свой храм, религ. община должна была подготовить опись предметов религ. культа, находившихся в храме, и сдать ее в местный совет, к-рый передавал храм верующим в бесплатное пользование (п. 5). Инструкция определяла, что число местных жителей, к-рые могли получить в пользование храм с богослужебным имуществом, не должно быть меньше 20 чел. (п. 6). Эта группа верующих (т. н. двадцатка) должна была заключить соглашение с местным советом, взяв на себя обязательства по содержанию храма как «доверенного им народного состояния» исключительно «для удовлетворения религиозных потребностей» (п. 8). На религ. общину возлагались все затраты на содержание храма, включая страховые и налоговые сборы, хотя ранее, в п. 6, говорилось, что храм предоставляется верующим в бесплатное пользование. Представители местного совета получали право осмотра храма в любое внебогослужебное время. Инструкция запрещала совершение религ. обрядов и церемоний в гос. и иных публичных общественных помещениях, в них также запрещалось размещать к.-л. религ. изображения (п. 29). Религ. уличные шествия допускались лишь с разрешения местных советов (п. 30). Из храмов предписывалось изъять все предметы, «оскорбляющие революционное чувство трудящихся масс» (п. 32). Инструкция повторяла запрет декрета от 20 янв. 1918 г. на преподавание религ. вероучений в гос., общественных и частных заведениях, но допускала это в специальных богословских учебных заведениях (п. 33). Инструкция предписывала изъять из храмов и передать в отделы ЗАГС метрические книги за все годы, хранившиеся в городских и сельских храмах (п. 27).

Вступление в силу инструкции НКЮ «О порядке проведения в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви»» было воспринято Поместным Собором, к-рый провел летом 1918 г. заключительную 3-ю сессию, как начало качественно нового этапа в истории страны и Церкви. На следующий день после публикации Инструкции, 31 авг., было созвано экстренное закрытое заседание Собора. Открывший заседание митр. Арсений (Стадницкий) сказал, что ожидания обещанного большевиками пересмотра положений декрета «Об отделении Церкви от гос-ва...» не оправдались: «...оказалось, что появлявшиеся в последнее время декреты относительно Церкви были как бы подготовительной ступенью к тому решительному распоряжению, которое появилось вчера. Вчерашний декрет является завершением всей церковной политики настоящей советской власти... если до настоящего времени мы претерпевали гонения, устраиваемые кустарным способом в зависимости от того или другого правителя, то теперь гонения получат законную силу» (Свящ. Собор Правосл. Российской Церкви 1917-1918 гг. Обзор деяний: Третья сессия. М., 2000. С. 239-240). На заседании было доложено, что Бонч-Бруевич, к к-рому представители Собора обратились за разъяснениями в связи со случившимся, сослался на свою некомпетентность в вопросе принятия инструкции НКЮ, в отношении же данных лично им обещаний (напр., по поводу сохранения духовных семинарий и домовых церквей) ответил, что это какое-то недоразумение, «покраснел и наёршился» (Там же. С. 243). В ходе оживленной дискуссии на последующих заседаниях членами Собора предлагались различные ответные меры на принятую инструкцию, однако к общему решению прийти не удалось. Еп. Серафим (Александров; впосл. митрополит), обобщая высказанные мнения, пришел к выводу, что «признавать инструкцию и руководствоваться в целом ею нельзя, но и сопротивляться невозможно» (Там же. С. 259). Для церковных приходов Собор утвердил рекомендации, в которых допустил передачу представителям местных властей описей храмового имущества, но лишь в случае непосредственной угрозы насилия. В условиях гражданской войны и развязанного властями террора у Церкви не было возможностей воздействовать на большевистских лидеров, кроме публичного выражения своего протеста.

6 сент. 1918 г. Поместный Собор принял обращение к советским властям, к-рое на следующий день было направлено в СНК уже как совместное послание патриарха Тихона и Собора. В послании излагались обстоятельства взаимоотношений с советским руководством после принятия декрета о свободе совести, когда представители Собора просили отменить ряд его решений, а «власть обещала... что будет создана особая комиссия, включающая представителей всех вероисповеданий, к-рая будет заниматься этими вопросами», однако «за истекшее полугодие все ожидания в этом направлении рассеяны самой советской властью». Как заявлялось в патриаршем и соборном послании, принятие инструкции по проведению в жизнь декрета «Об отделении Церкви от гос-ва...» являлось нарушением обещания выслушать представителей Церкви. По мнению патриарха и Собора, данная инструкция «ставит Православную Церковь пред лицом неизбежного исповедничества и мученичества, а российскую коммунистическую власть обрисовывает как власть, сознательно стремящуюся к оскорблению народной веры, очевидно, в целях ее уничтожения» (Там же. С. 289-290). Обращение патриарха и Собора к СНК осталось без ответа. Против Инструкции от 24 авг. 1918 г. совместно с правосл. Церковью впервые выступили и представители др. конфессий, однако их протесты также не были услышаны властями.

Хотя Инструкция НКЮ и давала разъяснения по поводу реализации положений декрета «Об отделении церкви от государства...», нек-рые ключевые проблемы во взаимоотношениях гос. и конфессиональных орг-ций остались в ней нераскрытыми. Инструкция определяла порядок оформления и регистрации договоров местных властей о предоставлении молитвенных зданий в пользование религ. об-вам, однако положение о регистрации самих этих об-в отсутствовало. В инструкции перечислялись обязанности религиозных об-в по содержанию своего храма, но не было сказано о правах общин верующих и священнослужителей (кроме права отдельных членов религ. об-в устраивать складчину для удовлетворения религ. потребностей). В инструкции ничего не говорилось о праве верующих на беспрепятственное проведение в храмах богослужений, на свободное произнесение проповедей. На практике местные власти нередко препятствовали службам в храмах, запрещали произносить любые проповеди, объявляя их агитацией. Поскольку в наиболее напряженный период гражданской войны, исход к-рой оставался тогда неопределенным, грубые антицерковные акции часто приводили к антибольшевистским выступлениям, советское руководство пошло на корректировку если не самого религ. законодательства, то практики его применения. 3 янв. 1919 г. НКЮ принял циркуляр «По вопросу отделения церкви от государства», опубликованный только через месяц, 5 февр. того же года. В циркуляре местным властям предписывалось воздерживаться от репрессивных мер в отношении духовенства и мирян и от оскорбления их религ. чувств: «...не следует проявлять в действиях агентов власти чувства гнева и презрения к вековому пособнику всякой эксплуатации, каким в истории являлось всякое духовенство в целом». Рекомендовалось избегать кощунственных действий в храмах, проводить там обыски только в присутствии представителей духовенства и мирян; объявлялись противозаконными запреты проповедей на религ. темы, а также на добровольные сборы, проводимые религ. общиной на нужды своего храма. НКЮ предлагал властям изымать здания действовавших храмов на общественные нужды (что стало распространенным явлением) только в случаях особой необходимости, принимая решения об этом на пленарном заседании местного совета.

В марте 1919 г. Синод РПЦ направил письмо в управление делами СНК, в котором положительно отозвался о циркуляре НКЮ, видя в нем намерение советских властей «действовать более толерантно и планомерно в области церковно-социальных отношений, руководствуясь им же самим провозглашенным принципом отделения Церкви от государства». Синод предложил исправить в циркуляре нек-рые «неопределенности», в частности, обозначение религ. орг-ции (прихода) только как группы местных граждан, без учета ее принадлежности к церковной организации: «...обозначение христианского прихода как простой «группы граждан» недопустимо с точки зрения тех христианских исповеданий, которые признают как догмат своей веры богоустановленную иерархию... Если говоря о «группе граждан», центральное правительство подразумевало все вышесказанное само собой, то просим во избежание недоразумений, каким-либо другим соответствующим актом разъяснить указанное место циркуляра и его применение ко всем тем религиозным обществам, которые признают право представительства не за одними только прихожанами, а за прихожанами и священнослужителями вместе и в которых эти последние являются руководителями религиозной жизни прихожан» (РГИА. Ф. 831. Оп. 1. Д. 186. Л. 1-2 об.).

Обращение Синода указало на принципиальную особенность советского законодательства - восприятие правосл. Церкви и др. конфессий исключительно как совокупности низовых территориальных общин верующих того или иного культа. Ни в декрете СНК, ни в принятой для проведения его в жизнь инструкции НКЮ 1918 г. ничего не говорилось о централизованной организации и вообще об органах управления религ. объединениями; высшая и епархиальная церковная власть существовала вне правового поля. Советское гос-во фактически отказывалось признать Церковь в целом как единую общность и структуру, хотя сама Церковь уже выражала готовность признать советскую власть и ее законы. К лету 1919 г., когда коммунистический режим занял устойчивые позиции в стране, священноначалие РПЦ отошло от прежней политики непризнания советского религ. законодательства и встало на путь приспособления к существованию в новых правовых условиях. Несмотря на суровые ограничительные меры и жесткие гонения со стороны властей, Церкви удалось сохранить свою организацию и влияние в обществе, что не могло не беспокоить большевиков. После того как явно определилась перспектива успешного для большевиков окончания гражданской войны, коммунистическое руководство стало изучать возможности уничтожения церковной иерархии, используя в качестве юридического основания для этого букв. толкование положений декрета «Об отделении церкви от государства...».

В дек. 1919 г. председатель Ликвидационного отдела НКЮ Красиков на съезде коммунаров (членов сельскохозяйственных коммун) прямо заявил, что хотя Церковь отделена от гос-ва и уже лишена гос. субсидий, земельных и денежных фондов, она еще не уничтожена как часть «старой государственной помещичье-капиталистической машины», поскольку сохранилась церковная иерархическая орг-ция. 18 мая 1920 г. появился циркуляр НКЮ (опубл. 27 мая того же года), в котором объявлялась незаконной «всякая деятельность бывших консисторий, ныне переименованных в епархиальные советы, управления, правления, генеральную консисторию, как бы они ни назывались, всюду, где эти воспрещенные статьей 12 Декрета об отделении церкви от государства религиозные организации присваивают себе в качестве юридических лиц судебные, карательные, налоговые, финансовые, хозяйственные, административные и тому подобные функции». Губ. исполкомам было предложено ликвидировать епархиальные советы, а их членов привлекать к судебной ответственности. Состоялось неск. судебных процессов по делам «незаконной деятельности» епархиальных советов. Так, в февр. 1921 г. по делу Новгородского епархиального совета к ответственности были привлечены Новгородский митр. Арсений (Стадницкий) и его викарий, Тихвинский еп. Алексий (Симанский; впосл. патриарх Московский и всея Руси Алексий I). Их и членов епархиального совета обвинили в нарушении декрета «Об отделении церкви oт государства...». Всех обвиняемых губ. революционный трибунал признал виновными и приговорил к условным срокам лишения свободы на 5 лет каждого. Новгородский епархиальный совет был закрыт.

Во время проведения 1-го из Московских процессов 1922 г. отсутствие в декрете 1918 г. упоминания об органах церковного управления уже истолковывалось как доказательство незаконности всей организационной структуры правосл. Церкви. 5 мая председатель трибунала М. М. Бек допрашивал патриарха Тихона, на следующий день помещенного под арест: «Вы знаете о том, что церкви переданы в распоряжение групп верующих и никаких объединяющих организаций, в том числе и иерархии, как юридического лица, декрет не предусматривает?» (Акты свт. Тихона. С. 210). 6 мая в редакционной статье о судебном процессе над «церковниками» в газ. «Известия» появилось разъяснение: «По смыслу декрета об отделении церкви от государства существование «церковной иерархии», как таковой, невозможно. Декрет предусматривает существование отдельных, не объединенных между собой никакой административной властью, религиозных общин». В заключительной части приговора по Московскому процессу от 8 мая 1922 г. говорилось о преступной деятельности «организации, называемой «православной иерархией»». Трибунал обращал внимание на то, что, согласно декрету «Об отделении церкви от государства...», религ. объединения не имеют права на образование органов управления с юридическими и административно-хозяйственными правами. На этом основании трибунал делал вывод о незаконности существования «самостоятельной церковной организации во главе с высшим патриаршим управлением». 1 июня 1922 г. вступил в силу Уголовный кодекс (УК) РСФСР, содержавший раздел о нарушении правил отделения Церкви от гос-ва. Ст. 123 УК предусматривала уголовное наказание за присвоение религиозными или церковными организациями административных, судебных или иных публично-правовых функций и прав юридических лиц: виновные осуждались на принудительные работы на срок до 6 месяцев, а церковные орг-ции подлежали ликвидации.

В кон. 1922 - нач. 1923 г. в созданной при ЦК РКП(б) Комиссии по проведению отделения церкви от государства (Антирелигиозная комиссия) велась подготовка к полному упразднению централизованных церковных структур. Была начата разработка положения о порядке регистрации религиозных общин, в к-ром предполагался «целый ряд препон организации таких обществ во всероссийском масштабе». Одновременно велась работа с подконтрольным властям обновленческим Высшим церковным управлением (ВЦУ), заявившим после ареста патриарха Тихона о принятии руководства правосл. Церковью. 27 февр. 1923 г. Антирелигиозная комиссия дала указания, чтобы организованный ВЦУ «Поместный Собор» «провел полностью декрет об отделении церкви от государства (1918) и тем самым ликвидировал бы Высшее церковное управление и его все местные органы (губернские, уездные епархиальные управления и т. д.) - таким образом, лишил бы права служителей культа административного подчинения последним, т. е. предоставил бы право свободного выбора попа каждой общине (церкви) - самостоятельно» (Политбюро и Церковь. Кн. 1. С. 364). Однако это уже подготовленное властями мероприятие было отменено в последний момент из-за борьбы правосл. приходов с обновленчеством.

Как отмечалось в докладах Антирелигиозной комиссии, сторонники Патриаршей Церкви отказывались признавать обновленческое ВЦУ, ссылаясь на пропагандируемую властями полную самостоятельность отдельных церковных общин, хотя «под флагом этой самостоятельности скрывается тенденция отмежеваться от ВЦУ в ожидании восстановления законной церковной власти» (Там же. С. 346). Поскольку борьба с «тихоновщиной» велась властями и через обновленческие структуры, Антирелигиозная комиссия 16 февр. 1923 г. сочла необходимым «временно, до особого распоряжения (до выполнения главной работы по разложению церковной организации) отложить ликвидацию епархиальных управлений» (Там же. С. 362), а затем пересмотреть и собственное решение о роспуске обновленческого ВЦУ. В своем докладе в Политбюро 22 марта 1923 г. Антирелигиозная комиссия сообщила о разработке порядка регистрации религ. общин и о возможной регистрации на этом основании обновленческого ВЦУ «при сохранении за ним принудительно-карательных прав по отношению к низшим церковным органам. Тем самым пока еще сохраняются в церкви иерархи и в руках власти остается могучее средство воздействия на церковную политику постольку, поскольку церковный центр занимает определенную политическую позицию» (Там же. С. 371). При этом «принудительно-карательные права» со стороны религ. орг-ции по отношению к ее членам прямо противоречили статье 11 декрета 1918 г. («меры принуждения или наказания со стороны этих обществ над их сочленами не допускаются»), но в большевистском руководстве сочли допустимым для себя нарушение по политическим причинам одного из основных положений «ленинского» декрета.

15 апр. 1923 г. НКЮ и НКВД приняли совместную инструкцию «О порядке регистрации религиозных обществ и выдаче разрешения на созыв съездов таковых» (опубл. 27 апр. того же года), существенно дополнившую положения Инструкции НКЮ от 24 авг. 1918 г. Новая инструкция увеличила с 20 до 50 минимальное число местных жителей - членов религ. об-ва (эта норма просуществовала в РСФСР до 1929 г., а в Украинской ССР сохранялась и в дальнейшем). Религ. об-во не могло приступить к своей деятельности без обязательной регистрации в местном органе власти - губернском или областном исполкоме (раньше религиозная община, не имевшая молитвенного здания, не подпадала под действие советских законов). При регистрации религиозного об-ва должны были дать подробные сведения о своих учредителях, о священнослужителях и епископе, к-рому они подчиняются, а также представить устав об-ва с указанием принадлежности к вероисповедному культу. Новая инструкция впервые затронула вопрос о правах общин верующих. Признавалось, что «все религиозные общества подчиняются общим положениям о частных обществах и союзах, но в отличие от последних не пользуются правами юридического лица и не имеют права собственности» (п. 12). При этом в инструкции говорилось, что «не имея прав юридического лица и права собственности, религиозные общества могут заключать сделки частно-правового характера, связанные с пользованием культового имущества» (п. 15). Фактически это значило, что ограниченные юридические права за религ. об-вами все же признавались.

Члены религ. об-в получили право «для выполнения постановлений своих общих собраний, а также внешнего представительства... по мере встретившейся надобности, назначать служителей культа и выделять из своей среды нужное им число уполномоченных лиц, действующих в пределах предоставленного каждому полномочия» (п. 16). Т. о., религ. об-ва могли выбирать своих руководителей, причем инструкция прямо называла в этом качестве священнослужителей. Религ. об-ва одного культа могли организовывать региональные (губернские) и всероссийские съезды и избирать на них исполнительные органы своих религ. объединений (пункты 8 и 9). Тем самым признавалось право на существование централизованных и региональных конфессиональных орг-ций. Инструкция от 15 апр. 1923 г. была значительным шагом вперед в признании прав верующих по сравнению с Инструкцией 1918 г., хотя и вводила более жесткие правила регистрации религ. групп. Следует, однако, учитывать политические обстоятельства принятия данной инструкции весной 1923 г. На тот момент единственной признаваемой де-факто советскими властями правосл. конфессией являлось обновленчество. Инструкция предписывала обязательную перерегистрацию всех религиозных об-в в течение 3 месяцев. Общества, не прошедшие регистрацию в этот короткий период, считались закрытыми (п. 7). Поскольку при регистрации устава выяснялось, что церковная община признаёт не обновленческого, а канонического епископа, местные власти могли задержать ее регистрацию или отказать в ней на основании несоответствия устава советским законам (открытое признание верующими своим главой находившегося под следствием и в заключении патриарха Тихона в то время являлось уголовным преступлением).

Ситуация принципиально изменилась после освобождения в июне 1923 г. патриарха Тихона в связи с его заявлением о лояльности по отношению к советским властям. Освобождение патриарха практически совпало с изданием НКЮ и НКВД новой Инструкции «По вопросам, связанным с проведением декрета об отделении церкви от государства» от 19 июня 1923 г. Целью этой инструкции было дать разъяснение местным властям о взаимоотношениях с религ. орг-циями в условиях новой экономической политики (нэп), т. е. нек-рой либерализации общественной жизни в 20-х гг. ХХ в., и сосуществования неск. религ. объединений одного культа (Патриаршей Церкви и обновленчества). В Инструкции от 19 июня 1923 г. впервые было заявлено, что декрет «Об отделении церкви от государства...» с изданной в развитие к нему инструкцией НКЮ (1918) «является основным законом, на котором должны основываться все распоряжения и действия власти на местах». Правовым актом, определяющим правила регистрации религ. об-в, определялась Инструкция от 15 апр. 1923 г., однако группы верующих, получившие в пользование храмы по Инструкции 1918 г., освобождались от новой регистрации в качестве религ. об-в. Инструкция от 19 июня 1923 г. официально подтверждала права верующих на свободное, без предварительного разрешения властей проведение молитвенных собраний в храме и произнесение в нем проповедей религиозного характера без к.-л. предварительной цензуры. Важной темой, поднятой в инструкции, были правила изъятия у религ. об-ва молитвенного здания на общественные нужды. Инструкция призывала местные власти решать этот вопрос с крайней осмотрительностью. Решение о закрытии храма могло быть принято только постановлением губернского или областного исполкома и должно было быть обосновано следующими причинами: 1) острый недостаток в зданиях и в помещениях для жилищных, санитарно-медицинских, культурно-просветительных целей; 2) «запрос трудящихся масс в форме многочисленных коллективных заявлений, резолюций, постановлений съездов». В инструкции оговаривалось, что «при закрытии храмов президиумом губернского исполнительного комитета тщательно должны быть приняты во внимание религиозные интересы верующих, их привычки и обычаи, статистические данные о количестве населения, пользующегося закрываемым храмом, о вместимости ближайших храмов, их отдаленности от данного района, расходы, произведенные по ремонту закрываемого храма, и т. д.» (п. 4). О праве религ. общины обжаловать решение губисполкома о закрытии их храма в суде или в вышестоящем советском органе (ВЦИК) в инструкции умалчивалось.

Инструкция от 19 июня 1923 г. достаточно подробно раскрывала тему об исполнительных органах религ. объединений. Признание центральных и епархиальных структур церковного управления сопровождалось отказом им в праве не только владеть, но и пользоваться (как местные религ. об-ва) культовым имуществом и принимать обязательные для низовых религ. общин решения: «...бывшие консистории, ныне переименованные в епархиальные советы, управления, правления, генеральные консистории и т. п., как бы они ни назывались и к какому бы культу они ни принадлежали, не имеют права присваивать себе судебных, карательных и налоговых функций...» (п. 9); «...всякого рода центральные организации (всероссийские, епархиальные и т. д.), а также съезды религиозных обществ и избираемые ими исполнительные органы не могут: 1) обладать культовым имуществом или получать его по договору, 2) заключать какие бы то ни было имущественные договоры и сделки, 3) устанавливать принудительные сборы» (п. 12). Инструкция допускала возможность руководства центральными церковными структурами религ. деятельностью на местах исключительно при добровольном согласии на это местных общин: «...ни одна религиозная организация не имеет право вмешиваться, как власть имущая, в деятельность какой-либо другой религиозной организации против ее воли (назначать ей неугодных служителей культа, отбирать от нее представленные в ее пользование местным исполнительным комитетом здания и т. д.), ибо отдача в ее пользование храма или молельни местным исполнительным комитетом происходит не в пользу какой-либо церковной иерархии, а лично тем гражданам, которые подпишут договор с исполнительным комитетом» (п. 8); «...от добровольного согласия самих верующих или религиозных обществ зависит подчинение распоряжениям центральных или епархиальных органов, делаемым ими в порядке внутренней церковной дисциплины» (п. 11).

Данные нормы, с одной стороны, препятствовали организации централизованного церковного управления, с др. стороны, защищали приходы канонической Церкви от покушений на них обновленческих структур, т. е. в исторических условиях 20-х гг. XX в. скорее несколько облегчали положение верующих. В связи с открытой поддержкой властями в предшествующий период деятельности обновленцев особенное значение имел п. 7 Инструкции от 19 июня 1923 г., в котором говорилось: «...запрещается всем государственным установлениям путем административного вмешательства поддерживать какой-либо культ или какое-либо церковное управление в ущерб другим культам или религиозным группировкам». Однако, 4-й, пункт Инструкции позволял местным органам власти продолжать активно вмешиваться во взаимоотношения обновленческих и православных общин. Поскольку православных верующих, а не обновленцев власти обычно обвиняли в нарушении советских законов (напр., в поминовении за богослужением продолжавшего официально находиться под следствием за антисоветскую деятельность патриарха Тихона), то именно их затрагивала норма об изъятии храма, «если обнаружится участие церковной группы в контрреволюционных выступлениях». В этом случае «постановлением губернского исполнительного комитета договор с данною группою расторгается, храм передается другой, более благонадежной или исправной группе верующих», т. е. обновленцам.

Следует признать, что при всех своих несовершенствах (напр., при отсутствии норм, регулирующих положение духовных школ или издательскую деятельность религ. орг-ций) Инструкции НКЮ и НКВД 1923 г. все же развивали советское конфессиональное законодательство в сторону большего учета прав верующих. В условиях «религиозного нэпа», как неофициально определяли гос. политику с 1923 г. представители советских органов власти, религ. орг-ции (особенно неправосл. конфессий) имели возможность достаточно успешно продолжать свою деятельность (впрочем, при усилении за ними контроля со стороны гос. органов). Для большинства правосл. приходов период с 1923 г. до кон. 20-х гг. тоже стал временем относительной стабильности в сравнении с предшествующим и особенно последующим периодами. Однако высшему и епархиальным управлениям РПЦ в эпоху «религиозного нэпа» пришлось вести тяжелую борьбу за сохранение Церкви как целостной орг-ции. Произошедшая после принятия Инструкции от 19 июня 1923 г. законодательная корректировка положений декрета 1918 г. относительно признания централизованных религ. объединений с самого начала не распространялась на Патриаршую Церковь. Хотя обновленческий синод и управленческие структуры основных неправосл. конфессий были официально зарегистрированы в достаточно короткое время, неоднократные попытки патриарха Тихона и патриаршего местоблюстителя митр. сщмч. Петра (Полянского) добиться от гос. органов регистрации органов высшего церковного и епархиального управления, ссылаясь на инструкцию НКЮ и НКВД от 14 апр. 1923 г., оказались безрезультатными. Только 20 мая 1927 г., т. е. спустя 4 года после принятия соответствующего правового акта, заместитель патриаршего местоблюстителя митр. Сергий (Страгородский; впосл. патриарх Московский и всея Руси) смог получить разрешение на регистрацию Синода и РПЦ (в форме справки адм. отдела НКВД о том, что «препятствий к деятельности Синода, впредь до утверждения его, не встречается»). При этом, согласно секретному циркуляру НКВД от 17 нояб. 1927 г., адм. советы губернских и областных исполкомов при поступлении в них «запросов о регистрации т. н. епархиальных управлений тихоновской ориентации в связи с оформлением т. н. Сергиевского Синода... не регистрируя таковых, вместе с тем не должны и препятствовать их функционированию» (цит. по: Одинцов М. И. Декларация митр. Сергия от 29 июля 1927 г. и борьба вокруг нее // ОИ. 1992. № 6. С. 139).

С кон. 20-х гг. XX в. и практически до последних лет существования Советского гос-ва главным законодательным актом, обеспечивавшим реализацию декрета СНК «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», было постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» от 8 апр. 1929 г. При этом обеспечивавшее исполнение «ленинского» декрета 1918 г. Постановление ВЦИК от 1929 г. формально имело большую юридическую силу, как принятое высшим органом законодательной власти. 25 окт. 1990 г., согласно постановлению Верховного Совета РСФСР о порядке вступления в силу закона РСФСР «О свободе вероисповеданий», декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» был признан утратившим силу.